«Лира и меч На обращенном к пруду фасаде Лейпцигской оперы укреплена бронзовая мемориальная доска. На ней барельеф с профилем молодого военного и вызолоченные строки ...»

Лира и меч

На обращенном к пруду фасаде Лейпцигской оперы укреплена бронзовая

мемориальная доска. На ней барельеф с профилем молодого военного и вызолоченные

строки текста: «На этом месте – ранее Шнекенберг – 24 апреля 1813 года Теодор

Кёрнер написал свою знаменитую песню „Это Люцова дикая отчаянная охота“».

Надпись для современного человека во многом загадочная.

Начнем со Шнекенберга. В XVIII веке средневековые городские укрепления утратили

свои оборонительные функции, и в Европе начался их повсеместный снос. Лейпциг не был исключением: к 1784 году были засыпаны рвы на участке между Галльскими (северными) и Гриммаишскими (восточными) городскими воротами и на их месте разбит пейзажный парк. Главными достопримечательностями парка стали существующий поныне пруд и горка, которую срыли в 1850-х годах при строительстве Оперного или Нового театра. Но в интересующем нас 1813 году романтическая горка, на вершину которой вела спиралевидная тропинка, еще была. И был Карл Теодор Кёрнер, чья короткая жизнь сконцентрирована в трех словах: «студент, поэт, воин» и которого судьба неоднократно приводила в Лейпциг.

Теодор Кёрнер родился 220 лет назад, 23 сентября 1791 года в Дрездене, но его родители были родом из Лейпцига. Отец, Христиан Готфрид Кёрнер – выпускник Лейпцигского университета - юрист, писатель и масон. В 1785 году он, его друг Людвиг Фердинанд Губер и их невесты - сестры Минна и Дора Шток (дочери лейпцигского офортиста, у которого юный Гёте постигал азы рисунка и гравирования) предложили впавшему в нужду Фридриху Шиллеру воспользоваться их гостеприимством. В доме Кёрнера, женившегося летом 1785 года на Минне Шток и переехавшего в Дрезден, Шиллер прожил два года. Знаменитая «Ода к радости»

написана Шиллером для дрезденской масонской ложи по просьбе Христиана Кёрнера.

Кроме того, Кёрнер-отец был знаком и состоял в переписке с Гете, Августом Вильгельмом и Фридрихом Шлегелями, Вильгельмом и Александром Гумбольдтами… С раннего детства Теодор жил в атмосфере поэзии и музыки, которые любил более всего; к учебе же в Окружном училище в Дрездене относился, мягко говоря, без рвения.

Затем он продолжил образование во Фрейбергской горной академии (1808), но его привлекала не столько практическая, сколько романтическая сторона дела, воспеваемая им в стихах.

Горные науки не привлекли молодого поэта, зато химия и минералогия стали его любимыми предметами, однако два года спустя он решил заняться изучением истории и философии в Лейпцигском университете. В Лейпциге он сделался членом эстетического общества, основал поэтический клуб, но, главное, сразу оказался в центре студенческой жизни, став главой одной из враждовавших между собой партий.

Никакой политики, только уличные драки, пиршества и дуэли. Дело дошло до того, что он был приговорен университетским судом к шестимесячному аресту в карцере, но смог избежать наказания, удрав в Берлин. Лейпцигский период отмечен не только угаром студенческой жизни, но и выходом первого стихотворного сборника «Почки»

(Knospen).

В Берлине Кёрнер продолжил, было, прежний образ жизни, но сильно заболел, долго лечился, после чего по настоянию отца уехал учиться в Вену, где градус студенческих страстей был ниже, где жили давние друзья отца Вильгельм Гумбольдт и Фридрих

Шлегель, на благотворное влияние которых старик надеялся. Он оказался прав:

Теодор, приехав в Вену в августе 1811 года, увлекся театром и начал писать пьесы, которые имели в Вене успех.

За 15 месяцев были написаны 6 драматических и 3 оперных произведения, поставленных на венских сценах. Самые многочисленные и восторженные овации достались пятиактной трагедии «Црини». (Спустя 30 лет пьеса была переведена на русский язык и поставлена на русской сцене, о чем без особой благосклонности писал Белинский). В Бургтеатре Кёрнер познакомился с актрисой Антонией Адамбергер; как пишется в таких случаях, им овладела глубокая страсть, и в августе 1812 года они обручились.

Между тем наступил 1813 год. Наполеон потерпел неудачу в России, русские войска вошли в Европу и начали Заграничный поход. 27 марта прусский король ФридрихВильгельм выступил с воззванием к своему народу и объявил Франции войну. Теодор Кёрнер откликнулся на этот призыв: «Германия восстает, - писал он отцу, - прусский орел воздвигает во всех верных сердцах надежду на свободу Германии. Мое искусство утомляет меня при виде защиты отечества. Позволь мне быть достойным сыном Германии» и далее в таком же духе. После чего он оставил Вену и направился в Бреславль (ныне Вроцлав), где майор Люцов собирал отряд волонтеров, известный впоследствии, как вольный Люцовский отряд.

Здесь были люди всех сословий:

офицеры, чиновники, помещики, студенты. Отряд Люцова действовал в тылу неприятеля, затрудняя передвижение войск и ведя так называемую «малую войну».

Новые обязанности и новые товарищи вдохновляли Кёрнера, и он написал немало военных стихотворений и песен, для которых сам сочинял мелодии. Но ту, о которой писалось в самом начале - песню «Это Люцова дикая отчаянная охота», положил на музыку композитор Карл Мария фон Вебер, автор «Вольного стрелка» и «Оберона». В те апрельские пасхальные дни Лейпциг был в руках русских, и поэт мог беспрепятственно разгуливать по знакомому городу.

В апреле-мае 1813 года Кёрнер участвовал во многих боевых партизанских операциях.

4 июня было объявлено перемирие, и отряд Люцова не таясь, продвигался для воссоединения с другими частями. 17 июня у деревни Кицен в 17 км юго-западнее Лейпцига отряд был атакован значительными силами неприятеля. В этом сражении Кёрнер был ранен сабельным ударом в голову. Ему удалось удержаться в седле и скрыться в лесу; потом в полубессознательном состоянии он добрался до деревни Виндорф (Гроссчохер, юго-западная окраина современного Лейпцига) в 10 км от места ранения. Местные крестьяне сокрыли его в своем доме, а сельский врач оказал медицинские услуги. Однако требовалась помощь опытного хирурга, и друзья поэта (таковые в городе были), соблюдая предосторожности, привезли раненого Кёрнера в садовый домик доктора Вендлера, стоявший у стен Плейзенбурга (ныне Новая Ратуша).

25 июня, после 5 дней лечения поэт беспрепятственно покинул дом врача. Спустя месяц, 26 августа 1813 года Кёрнер погиб в сражении при Гадебуше (Мекленбург).

По свидетельству современников смерть Кёрнера произвела во всей Германии чрезвычайно тягостное впечатление, казалось, что рано погибшего поэта и воина никогда не забудут. Кёрнеру посвящено большое количество памятников; памятные знаки, доски и камни, а также дубы отмечают места, где он жил или останавливался, его именем названы улицы и площади. При этом его популярность сыграла с ним злую шутку, так как в годы нацизма он был объявлен национальным символом, а его могила в 1938 году официально была объявлена Святым местом для национал-социализма.

После войны, когда в Германии сносили объекты фашизма и прусского милитаризма, под горячую руку обрушили (потом восстановили) и несколько памятников Кёрнеру.

Естественно, что сражение под Киценом и вся история ранения поэта отмечены памятными знаками. Так между деревнями Кляйншкорлоп и Кицен, там, где партизанский отряд во главе с бароном фон Люцовым вступил в бой с отрядами французской армии, в 1864 году был поставлен памятник. На песчаниковом кубе, на лицевой стороне: «Люцовские добровольческие корпуса подверглись нападению французов и вюртембергцев под командованием Фурнье и Нормана», слева - дата: «17 июня 1813», справа – измененные строчки Кёрнера из знаменитой песни Люцевских стрелков: «Это была Люцова дикая отчаянная охота» и сзади – рельефный дубовый венок. В деревне Кицен тоже увековечили это событие. Около 1860 года перед усадебным домом был поставлен куб из песчаника, украшенный позолоченными рельефами в виде скрещенных меча и лиры на фоне оливковой ветви с одной стороны и дубового венка – другой. Так же друг против друга расположены надписи: «Теодор Кёрнер ранен и спасен 17 июня 1813» и начальные строки из его, посвященного этому эпизоду стихотворения: «Жжет рана, трясутся бледные губы…» В полутора км от Кицена на лесной поляне находится памятный камень, отмечающий место, где лежал раненый Кёрнер.

В 1913 году четырехтонным гранитным валуном на основании из дикого камня было отмечено место возле деревни Виндорф, где обессиленный офицер был найден крестьянами. Надпись на камне: «1813-1913. Теодор Кёрнер».

Об этом же событии сообщает памятная доска на стене крестьянского дома, установленная в 1865 году на средства Спортивного общества Гроссчохера.

И, наконец, на Мартин-Лютер-Ринге, напротив Новой Ратуши установлен памятный камень, на мраморной доске которого в обрамлении дубовых и лавровых листьев выгравирована надпись, где сказано, что «Здесь Теодор Кёрнер после своего ранения под Киценом (17 июня 1813) был заботливо выхаживаем семьей доктора Вендлера».

В ранней юности Кёрнер воображал себя трубадуром, из-за этого даже перестал брать уроки скрипичной игры и научился играть на гитаре. В недолгие месяцы военной службы он им действительно стал. Его патриотические, горячие, искренние стихи и песни, которые поэт почти импровизировал, быстро распространялись среди интеллигентной молодежи, а геройская смерть Кёрнера еще больше подняла их значение, и Кёрнер в это время казался немцам величайшим поэтом. Песни его, собранные и изданные его отцом в 1814 году под названием «Лира и меч», были высоко оценены Гёте и выдержали в несколько лет десятки изданий. Более того, они надолго стали гимнами освобождения и переводились на другие языки. В России стихи Кёрнера переводили Жуковский, Тютчев, Фет, Плещеев и менее известные поэты.

МОСКВА Вздымаются кремлевских стен твердыни, Сияют храмы, золото палат, И роскоши Москвы дивится взгляд, Как сказочной невиданной картине.

Но вот дворцы, как факелы, горят, И сам народ зажег свои святыни.

Пылает Кремль, кольцом огня объят, Над ним горит венец страданий ныне.

Безумьем ли мы жертву назовем?

Пусть рушатся палаты золотые, В огонь, как Феникс, бросилась Россия.

Она воскреснет в пламени своем И обновятся силы молодые.

Святой Георгий вновь взмахнет копьем!